Тот клятый год уж много длился лет, я иногда сползал с больничной койки. Сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли, Я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели, Глушили сок, мороженое ели,
глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало, И Оля уставала, отставала
и тихо ныла, деда погоди.
Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости, Но и в палате слышал Олин голос:
«Дай руку деда, деда, погоди…»
И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили, Хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди, я вижу, как с другого края поля Ко мне несется маленькая Оля
с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и…»
И я гожу, я все еще гожу, и, кажется, стерплю любую муку, Пока ту крохотную руку
в своей измученной руке еще держу.
© Леонид Филатов
